пусть тут висит)

без названия
наверно, там есть ошибки.


Будучи являясь тем, кого ебут, я все никак не могу взять в толк: почему истерики закатываю не я, а мой парень, который альфа-самец, блин.
Не, правда. Не сказать, что я - само титаническое спокойствие, наоборот даже - взрывоопасен. Чего не скажешь о моей любви. Любовь у меня тренер, потому нервы у него тоже натренированные. Меня легко выводят все домашние дела, которыми я занимаюсь: мойка посуды-полов, стирка, говорка, одежду погладить, встретить-проводить. Это все лежит на мне и жутко раздрожает. Но я же не жалуюсь! Не при нем, по крайней мере.
И все равно истерики закатываю не я! (А следовало бы!)
Что само по себе странно.
Случается это не часто. Раз в месяц, а то и два. Но непримено случается. В такие часы (заметьте, не минуты, а ЧАСЫ), я спокойно переношу всю ту ахинею, что он мне излогает. Сижу себе на диване-кресле-постели-стуле-подоконнике-где приспичит, и наблюдаю за его манипуляциями, с сожалением понимая, что всю эту энергию можно было направить на более... приятные действия. Агрессивные и дерганые движения рук и ног, напряженная шея, четкие линии лица, хмурые брови, поджимающиеся губы в секунды молчания.... Все, как в сексе. Ну, помимо визгливой (если его баритон можно так назвать, или им же эту визгливость воспроизвести) предъявы на мою... личность, мягко говоря, и все из нее вытекающее. Я сижу и слежу за ним одним взглядом, подперев голову ладонью, а он расхаживает по всей доступной поверхности; нервоз у него, а я, как танк.
Это истерика и хрен знает почему опять. Его срывает. Вроде сидели только (час назад), разговаривали, рассматривали варианты куда бы завтра, в единственный выходной совместный, сходить - кино или бар? или парк? - и на тебе! Истерика.
Я могу терпеть ее долгие часы. Это чистейшая правда.
Но одна фраза меня выводит так же.
- Ты меня не любишь! - заявляет он встав в позу. Я медленно зверею.
Это я-та?! И не люблю?! Сука!
- С чего ты взял?
- Ты так спокойно ко всему относишься!
- Тож истерику закатить? - выгибаю я бровь.
- Истерику? - охает он.
Я встаю, немного неловко правда, но не подхожу к нему, радуясь тому, что его футболки мне до середины бедра достают - если б он знал как я на него реагирую в такие вот часы... Но не будем о кровопролитии.
Встав, я иду на кухню, единственное место, где разрешенно курить (и еще святыня, где ссориться равносильно преступлению), но сейчас случай не тот. Беру пачку и несу ему, а он все так же стоит, как истукан. Сам прикуриваю, сую ему в руку и сажусь обратно. На пригретое место. Мое любимое горе курит - быстро, за раз несколько затяжек и медленно потом выдыхает приоткрыв рот. Не, его после этого, как чудом, не отпускает, но каприза в словах уже меньше и смысла побольше.
Ненавижу, когда он говорит, что я его больше не люблю.
Это не так.
Я обижаюсь.
- Ты повод ищешь, чтобы расстаться? - спрашиваю я, немного успокоившись посмотрев на него, пока он курит.
- Что? - моргает он отпуская сигарету, думает и усмехается, вновь затягиваясь - Нет.
- На том и порешили.
- Но ты же не любишь! - возражает он.
Я мужик. И пощечина у меня отнюдь не девичья. Стою рядом с ним тяжело дыша.
- Еще? - интересуюсь.
- Хватит.
Он ростом не вышел. На полголовы ниже меня, зато в плечах и в общей мышечной массе превосходит меня. Однако опора за наши отношения висит на мне, хоть я и снизу в нашей паре. Как-то это не стереотипно, и благодаря этому же, я чувствую себя мужиком, а то эти хозяйственные дела меня совсем уже... достали и съели мне мозг.
Благо еще на унитаз садится не стал.
- Слышь, дорогой, - едко начинаю. - Я твоего "да", насчет съезда, три года добивался и еще четыре мы живем вместе, и при всем при этом, это не так легко, как казалось бы некоторым. Я терпел! - мрачно добавляю; он напрягается - И, если потребуется, потерплю столько же. Я это к тому, что с тем же успехом я и сам могу решить, что ты меня так же не любишь.
Эти слова, такие... девичьи. Даже я это почувствовал. И мне это не понравилось.
- Это не правда, не так! - запальчиво отвечает он, с ужасом уставившись на меня - Я тебя очень-очень, слышишь, оченьоченьочень люблю.
Альфа-самец, чтоб его.
Я, конечно, не растекся от эти слов сладкой лужицей, но в груди приятно тянет. Как и всегда - волнительно.
Я хмыкаю, мол, то-то же, и разворачиваясь, чтоб уйти в комнату. Истерике конец. Как и спокойному вечеру.
Не, не в плохом смысле, хотя и такое случалось. Многое случалось, если честно. Да, мы порой или в ментовку, или в больницу попадали, после того, как драться начинали. В ментовке за нас платили или друзья, или мы тихо отсиживали положеный срок, а в больнице нас развозили в разные палаты, ибо мы и на носилках, как на поле боя. Грозили отвезти в психиатрию. Был случай, когда его действительно везли уже туда... Благо врач понимающий попался...
В общем, с ним не соскучишься. И, к слову, без него - загнешься. Знаем уже, проходили.
Вечер не будет скучным, ведь меня валят на пол с высоты собственного роста и вот... я уже в привычной позе - коленно-локтевая. Он на мне, хихикает, дурак...
Мда, думаю и... хоп-хоп: туда, сюда, обратно, о, Боге, как приятно....
В общем... Да, ночь не спокойная. Он более агрессивен, чем в обычные дни, но результат какобычен - мы делаем это долго и с растановкой.
Секс сам по себе замечательный, но иногда мой самец-мать-вашу такое выдаст, что и слов-то нет описать (можно только стонать), а уж после ссор - как правило.
В такие моменты ссоры - это святое.

- Милый, - ехидно зову я и мельком смотрю на часы. Там - четверть пятого. - Тебе... ммм... что на завтрак приготовить?
- Заебал уже, дай поспать, а... - стонет он не романтично и в подушку лицом утыкается. Я хмыкаю. От него хер дождешься объятий. Он даже в букетно-цветочный период отношений редко когда обнимал, а сейчас так вообще обнаглел. Всегда разваливается в постели звездой на своем плоском пузе, а мне остается с боку у него приютиться, закинув на него же руки-ноги.
Тут уж ничего не поделаешь. Такой уж он.
За то и люблю.

@музыка: Jessie J - nobody's perfect

@настроение: lol

@темы: м/м, original, mini, мои сволочи, никому не отдам!

---

зимуем

немного пописала...
настроенческое...
Предупреждение: флафф, не канон, ошибки, баловство.
совсем-совсем настроенческое

с понедельника по воскресенье -
это такая штука, жизнь как есть.
сжатая в семь дней недели...
недели, что превращаются в жизнь.

Это была пятница. Кажется. И еще шел снег. Вроде. Был
крупный, хлопьями мягко оседал на облезлый мех не по-
зимнему пуховой курточки.
Вроде шел снег. Тихая, белая, медленная, как колыбель
метель…
А по прогнозу осадков не обещали.
Ноги с трудом делали еще один шаг, так много навалило.
Артема шел и думал о том, что прогнозируют-
прогнозируют, а толку совсем никакого. Какие-то
датчики-передатчики, и оратор с экрана старенького
черно-белого ТВ вещает о том, что в городе N -15 -18
градусов по Цельсию, осадков не ожидается. Артема это
слышал, пока чистил зубы… каждое утро. А люди этому
доверяли. Потом сокрушались на тему того, что
синоптики нихера не знают и только ради денег стоят
перед камерой, читают с титров, прогнозируют. Не то,
кстати, ведь осадки – снег, таки идет. Мягко ложиться на
покалывающие щеки и засыревший мех.
Люди вообще часто верят, размышлял Артема. Во что-
либо, лишь бы верить.
Бога нет, но люди верят в него. Чтобы было – такая
простая логика. Чтобы надежда была, когда надеяться
больше не на кого или не на что. Пусть и фантазия
больного сознания, ставшая достойным почитанием –
чтобы было. Это и есть надежда. «Есть».
Сказали, что осадков не будет – зонтики остаются висеть
на вешалках, остаются стоять у тумбочек. Просто
забываются дома. А через два часа сорок пять минут
крапает тихий снег. Без ветра и резкости. Просто вниз.
Потом идешь и видишь недовольные лица. Они не знали.
А потом все равно послушают синоптиков и возьмут
зонты, когда как будет солнце, а зонт – лишний груз в
уставших руках идущих людей с работы.
Люди полагаются. На что-нибудь. Они будут полагаться
на прогноз погоды в утреннем эфире, будут или
забывать, или брать зонты. Не будут смотреть на небо
за зашторенными окнами, не будут сами предполагать
возможную погоду. Они выбирают «полагаться»….
А есть такое «прогноз судьбы»?
Есть конечно. Только Артеме денег не хватит проверить
правда такой прогноз или нет. А так, люди получат то,
что хотят знать и будут… реагировать по-разному. Тут
Артема даже предполагать не пытается, что именно
рассказывают тем, кто решил что-либо о себе узнать –
дело гиблое. Природа не человек. Люди многолики, а
погода – она одна. Просто реагируют на нее постоянную
по-разному.
В городе N есть дожди, бывает снег, будет град редкий.
Вот и все. А людей… тысячи.
У Артемы одна судьба. И каков ее прогноз… он не знает.
Никогда не знал. Просто был. Слушал погоду, шел в снег,
смотрел под ноги, избегал человеческие лица. Он не
полагался. Не приходилось просто.
Тогда была пятница. И шел снег.
Они встретились на мосту. Как символично. Можно было
встретится в автобусе или трамвае, или кафешке за
углом, да где угодно можно было встретиться, только
они повстречались на мосту. И не только потому, что у
Артемы денег на многое не хватало или у Алеши путь до
дома именно через мост проходил... Просто Артема еще
умудрился поскользнуться. И упасть.
Опрокинувшийся капюшон, спутанные волосы,
испуганные глаза, боль в спине. Протянутая в помощь
рука. «Тебе помочь?».
Кажется… это был мокрый снег.
Сначала протянул руку, а потом только спросил.
Люди… глупые, и странные. Или он один такой?
Артема не знал и не решался прогнозировать чье-то
поведение. Ведь «пройти мимо» - это «наше все», зачем
помогать? А он решил. Помочь захотел.
Это было в новинку.
На свою голову Артема отказался от помощи. Кивнул
головой «спасибо за…» и встал. Ладонь замерзла, когда
опирался о землю, штаны промокли. Накинул капюшон,
натянул пониже на глаза. Он продрог, замерз. От него не
отстали. Шли по пятам.
Парень был ненормальным и Артема его упорно
игнорировал. Он гадал, что было бы если б он принял
протянутую руку. Он бы так же увязался или отстал?
Артема не знал. Просто получается так, как получается.
У кого-то есть все, у кого-то – ничего. Кто-то предлагает
помощь, кто-то от нее отказывается. Кто-то хочет
подарить… за так. Но это не «наше все», поэтому…
Артема не знает, как парень ввязал его в разговор, но
все именно так и получается. С простого, вроде, вопроса.
«Ты куда?».
«На Ильменки».
«Там живешь?».
«Нет».
«А зачем тогда?...»
«Отстань».
«Да ладно тебе…».
«Отстань!».
Может это Алеша такой? Вот такой. Навязчивый и
упертый. А Артема - не знает, когда сказать «нет».
Артема не прогнозировал. Он, если честно, боялся людей
и того насколько они разные. Он был один.
До пятницы, когда шел толи мокрый, толи тихий снег…
В субботу были пробки на дорогах из-за снега
навалившего, и теплый прозрачный чай в чашках не
больших, как в ладонь продрогшую ложившиеся. Артема
не гадал, почему напротив него сидит вечно
улыбающийся и не затыкающийся Алеша. Так
получилось.
Вообще странно получилось. Из-за простоты – странно.
И Артема такой человек, который не живет секундой
«после», он живет секундой «до». Не важно, что будет
после, главное то, что одна уже прошла…
Он видел, что перед ним Леша, пил чай и был. И боялся,
не знал, и не хотел знать. Он был не один на те секунды.
Он не знал сколько продляться такие секунды. Он
запоминал – еще одна, а он все еще не один.
Теплый чай и вечная улыбка…

Кажется сегодня четверг. И тоже снег. Обещали
облачность, но не осадки в конце октября.
Артема впервые видел, как кровь впитывается в снег,
оставляя углубление и мгновенную льдинку бледно-
бордовую. Он видел это впервые вообще, но еще и со
стороны. Кровь, и не его. Это было странно… и
щемящее ощущение под желудочком волновало и
будоражило.
Замах кулака и брызги, брызги бордовые на белое
полотно, укутавшее серые асфальты и тротуары,
выкладку каменную, засохшие газоны, лужицы
примерзшие, или земли серые. Снег станет на утро
слякотью и кровь тоже расползется в никуда. Не
останется следов…
Резкие рыки, гортанное, тяжелое дыхание на срыве.
Клубы густого пара, скатывающиеся с губ…
И брызги бордовые, кровавые. В снег. Теплыми каплями.
Артема смотрел на это со стороны и понимал, что он не
один. До сих пор не один.
И прозрачные капли, в тот же снег. Снег смешанный с
кровью. Горячие капли… соленные…
А нос потек из-за того, что ноги замерзли.

- Истерик не будет? – натянуто улыбается Леша и тут же
морщится – губа разбита и не срослась за какие-то
десять минут. Ранка рассекает правый уголок рта.
- Нет. – отзывается сосредоточенно Артема и мочит
ватный диск в перекиси. Лейкопластырь готов,
обработать надо только. Ранки эти, мелкие и больные,
завораживающие – из-за него получили, попросив не
мешать…
- У меня зуб шатается, – ворчит задумчиво Леша и
проверяет языком качество пошатывания.
- Вырвем?
- Да ну тебя…
Артема улыбается.
На правой скуле и под глазом у Леши расплываются
потемнения – начинающие синяки. К утру наберут
неприятной яркости… Боевой окрас.
Леша напряженно щурится и подозрительно хмурится,
не обращая внимания на бровь рассеченную. Артема
думает только о том, что еще немного таких усилий
Алешиных и вновь потечет кровь.
Артема и не думает о том, чтобы читать нотации.
- Это твой выбор, - тихо говорит он, - Ты захотел, ты
полез драться. Я не просил.
- Ты и не попросишь.
- Не попрошу. – соглашается Артема.
- Я защищал! – обиженно выдает Леша, а Артема
замирает.
- Непривычное слово… - признается он, через пару
минут, аккуратно обрабатывая ссадины.
- Не говори так, словно тебе не привыкать. – рычит
Алеша.
- А мне и не привыкать. – улыбается Артема.
Он не привык к таким перепадам настроения Леши. И
немного побаивается его.
- Такое чувство, что я тебя не знаю вообще. – жалуется
теперь Леша – Ты мне ничего не рассказываешь.
- А что рассказывать? – удивляется Артема, накладывает
лейкопластыри…

Матери я лишился к шести годам. Она умерла в своей же
рвоте. Отца не видел и не знал вообще. Она была
единственным родственником, остальные отказались от
опеки надо мной. Причин не знаю, но из-за этого, меня
отправили в интернат. И, как новичок, за все огребался
я. Я привык, что ко мне под предлогом подкатывали и
что-то спрашивали, а потом, оказывается, им не столько
ответ мой нужен был, сколько то, чтобы была
возможность вбить в меня свою мораль, детскую
мораль, ту, которую они, дети брошенные, видят. «Ты –
никто. Тебя бросили. Ты – пустое место…», ну, и тому
подобное. Я прятался и убегал. Что, оказалось,
бесполезным и опасным делом, ведь на территории
интерната не спрячешься, а они еще больше злятся... И
меня находили. Те, кто был до меня, таким же, каким стал
я, тоже отрывались на мне зато, что были «козлами
отпущения». Я вырос среди злых людей… нет, среди
злых детей…
Мне было одиннадцать, когда пошли запросы по другому
направлению.
Тебе не понять, когда обещают сквозь смех слова «все
хорошо», но при этом делают только больно. И когда
держат троя – вырываться бесполезно, остается только
терпеть. Я научился терпеть, зализывать старые и новые
раны, мириться с происходящим, избегать, не надеяться,
быть, привыкать, забывать. И так раза за разом. Пока не
забрали приемные родители…
Дарящие подарки на каждый праздник, будящие по
утрам в нормальную школу, улыбающиеся усталыми
морщинками хорошим оценкам… Я думал, что такого со
мной не могло произойти. А они, кажется, обрадовались,
когда я съехал от них. Я их пугался. А они не понимали
меня, живущие в достатке всю свою жизнь, не понимали.
Они не умели терпеть. Я им благодарен, но я их не
любил. Не за что было любить. За то, что вытащили?
Лучше б не вытаскивали. В приюте я не боялся, я знал,
что меня там ждет и сколько раз, а рядом с ними –
терялся. Они, хорошие люди, но я забыл, что значит
«хорошо»…
Меня водили к психологу. Там я молчал.
Было дело, что разговаривали о чем-то, но не о том, не
о причинах моего поведения, не вписывающегося
понимание приемных родителей. Разговоры о чем-то,
тесты какие-то. Я не излечим – был вердикт.
У родителей появился свой ребенок. Девочка, красивая
такая, на Тихона похожа, на приемного отца. Мариша
плакала от радости…
И я съехал. Понимал, что мешать буду, и смущать не
хотел.
Редко созваниваемся, еще реже видимся.
Сейчас работая, учусь…

- Так это надо было рассказать? – улыбается Артема. Ему
не больно и голос ни разу не дрогнул. – Я всегда был сам
по себе. С рождения, наверно. Это сделало меня таким,
каким знаешь меня ты. Вот и все.
- Я не знал… - сипло, после долгого молчания, произнес
Леша, прошептал даже.
- Знаю. – не перестает улыбаться Артема, - Не забивай
голову. Было и было.
- Извини.
- Хм, дурак. – вздыхает Артема, дергая край футболки
надетой на Лешу. – Сними. Посмотрим, что у тебя с
телом творится.
С телом была беда, но не катастрофическая. Пара
ссадин и синяков, кости целые. Замазать их мазью и все,
готово.
Артему сгребают в объятья и утыкаются носом в
макушку. Он не против.
Артема обнимает ладонями предплечья Леши и шепчет:
- Я верещать хочу от восторга, но сдерживаюсь,
понимаю, что это ненормально радоваться той боли,
что ты получил. Мне… приятно. Спасибо тебе, Леша.
Артему хорошо. Его обнимают. О нем позаботились. У
него кто-то есть. Он не один в эту секунду, в следующую,
другую. Минуту, час… пока Леша не уйдет – он будет не
один.
Леша не уходит еще долго, по меркам Артемы.
Утром… смятые простыни, запах сигарет, приоткрытые
окна, и сигналы застрявших в пробке автомобилей.
Прогноз погоды не слышен, что не удивительно, ведь
старенький телевизор выключен. Леши рядом нет, а
Артема кутается в приятное, уютное тепло. Он спит или
нет, но и без разницы, когда так хорошо. Просыпается -
или нет? - от запахов горячего чая и шума на кухне не
аккуратного Леши. То, что ему хотят сделать приятно –
приятно.
- Тем, - куда-то в макушку выдыхает Леша. – Я тебя не
оставлю. Буду рядом.
Артема улыбается в подушку и сонным голосом
отвечает:
- Не обижайся только… Ты хороший парень, молодой
еще, и не стоит говорить мне таких громких слов, если
хочешь остаться по-настоящему . Я умею забывать, Леш.
Я не надеюсь. Я не знаю, что завтра проснусь так же… Я
не думаю, что вот это навсегда, Леша. Ты есть и этого
достаточно.
- Те-ем… - сопит Леша, и обнимает, - А я тебя того…
люблю.
Артема прячется под одеяло, Леша смеется.
Он не хочет верещать от восторга, но его просто
разорвет от этого ощущения. Словно в надувающийся
шарик впихнули и радость, и счастье, и тепло, и все-все-
все на свете, а шарик поместили у него в груди. Даже
дышать трудно стало…
Артема не выдержит просто.
Он не синоптик своей судьбы и знать ее на перед не
хочет. Но он поверит в слова Леши до тех пор, пока он
не решит уйти.

Но Леша остается. Ненадолго, по меркам Артемы.
Навсегда. В памяти.
За эти громкие слова.
Даже если уйдет…

@музыка: the fray - heartless

@настроение:

---

У меня есть крылья

Название: У меня есть крылья
Автор: ломаная нитка
Бета: нету
Фендом: мое, мое, все мое
Дисклеймер: ага, щаз! мои они!
Пейринг: м/м
Рейтинг: PG
Жанр: флафф и... хрен знает
Размер: мини, а-ка зарасовка
Статус: завершен
Предупреждение: много - знайте это. оно немного ненормальное. старалась писать без ошибок. и по меньше ангста, тоже старалась.
Размещение: нельзя
От автора: писался оридж в качестве подарка замечательному человеку. Надеюсь ей понравится)

надо ли?

- А прикинь, у меня были бы крылья! – восклицает Димка, вскакивая с дивана, на котором так мило сопел углубившись в свои мысли.
Так вот о чем, мысленно усмехнулся Лера.
О крыльях. О мечтах.
А вскочив с дивана, тактично не дождавшись никакой реакции на свои слова, Дима начинает… летать?
Ускоритель, блин. Руки в стороны и самолетиком. Самолетиком вокруг дивана, кресла, газетного столика, пары пуфиков… а зал-то не большой . Для полетов. С характерным звуком турбин рабочих. «Бруу – бруу», ну, или как-то так. Не похоже. Это из-за голоса. Он у Димки подрагивает и хрипит красиво так. На гласных.
Летает… Только вот неуклюжий же – упадет. Замечтается и грохнется на пятую, споткнувшись на второй минуте «полета»
«Бух!». «Уй!».
Чего и следовало ожидать, вздыхает Лера, потирая виски. А потом смех. Заливистый такой, что улыбка сама наползает на губы, хоть держись в руках за счет всего своего самообладания. Чего у Лера никогда не получалось, так это сдерживаться, если рядом Димка. Даже при всем его спокойствии и меланхолии.
- Что, турбины погорели? – вставая с удобного кресла, интересуется Лер, не скрывая насмешки, и подходит к парню упавшему. Тот лежит себе за диваном разбитой техникой и дышит так, словно километры пробежал спринтом. И улыбается.
Не идиот ли?
- Неет – тянет довольно, - Приземление неудачно. – и ржет. Как… не, не обдолбаный. Хуже.
Димка вообще веселый. Смеется и смеется, будто это не у него нет ни родных, ни близких. Будто не его в школе задротом считали, и не пользовались его беззащитностью для остужения пыла и злобы на неудачный день, или оценку. Будто не его во всем виноватым считали. Будто не к нему подходили и с разворота… Просто так.
И то, что у него почки больны… нет, не из-за этого. Не из-за этого его не приняли на институт технологии. Это у него с рождения, чтоб их.
А он смеется. На злобу всем, наверно. Не сломался – выжил. И теперь валяется вот, на полу и дрожит на радостях от свободного падения.
- Вставай, давай, самолетик.
- Птичка! – серьезно заявляет Димка и вскакивает, игнорируя протянутую руку.
- Птичка?
- А прикинь, если бы у меня были крылья, - не спрашивает он, но ждет ответа, и смотрит в глаза. Ждет. Только не понятно чего. Руки за спиной сцепил и голову отпустил, тихим голосом спрашивая: - Что было бы?
- Ты бы летал – спокойно отвечает Лера, притягивая к себе… ребенка. Дите же: наивный, ранимый,, мечтательный и любознательный.
Аукнулось ему детство. Аукнулось…
Но он такой. Неуклюжий до чертиком, что даже не в слабых объятиях умудряется споткнуться о не весть что и повалиться на пол утягивая за собой и Лера.
Лерка вздыхает, а тому хоть бы хны – ржет лежит, удобно устроившись на своем парне.
Через минуту вскидывает голову и на локтях приподнимается, удобно устроив их на груди Лера. И в глаза заглядывает. Ищет чего-то.
То, что локти отнюдь не щекотно давят на грудь, конечно, терпимо, но то, что не знаешь, именно сейчас, о чем думает этот кусок позитива, отдается болью.
- Я крылья хочу… - шепчет грустно, сквозь улыбку.
Лер молчит.
Порой промолчать лучше. Не ломаешь желаний и не даешь надежду. Только опору, поддержку, прикоснувшись к щеке и улыбнувшись уголками глаз…

Крылья есть у ангелов и демонов. Из белого пера и черной кожи. Для добра и зла.
У Димки есть мечты. Из желаний и мыслей.
Для надежды.
За поздним ужином он начинает активно действовать. Вскакивает из-за стола, со стула, как несколькими часами ранее с дивана, что Лера посещает дежавю: опять что-то придумал. Шагает по кухни в круговую, периодически дотрагиваясь то до спины Лера, то сдвигая стул, нечаянно к нему прикоснувшись. Странно, как не упал еще с его-то неуклюжестью. Но радует – ушибов меньше. А то и так синяки где не поподя: на спине, коленях, руках и бедрах, даже на животе и лице. Иногда его на улицу-то страшно выпускать… Конечно Лер не может уверенно заявить, что он не принимал участие в постановлении некоторых синяков на некоторых участках тела Димки, помимо участия предметов интерьера или еще чего… и все же. Лер это – Лер.
Поначалу не понятно, чего это Димка размашисто шастает по малым габаритам неприспособленной для большого количества движений, не говоря уже о количестве людей, кухни, но интересно. А потом… Димка останавливается напротив Лера и, упираясь руками в столешницу, выпаливает на одном дыхании, так, словно боится чего-то:
- Пойдем на крышу? – и дыхание затаил. Не нравится это Леру.
И чего тут бояться? Ведь не раз уже они побывали там. Сидели, на звезды смотрели, на закат, на рассвет… и прочую романтику. Димка жался под бок поближе, а Лера обнимал покрепче. Бояться определенно не чего было.
А сейчас…
- Пойдем? – с надрывом. И правда боится.
А взгляд давит так, что и не отказать, хоть и возникает идея такая.
Зашнуровывает кеды, куртку одевает, застегивается, а про шарф как всегда забывает. Приходиться Леру ловить под локоть и тормозить плюющего на свое здоровье парня, будто болеет не он и не над ним Лер, как мать трясется, а ведь ему простуду подхватить, как раз плюнуть, из-за тех же почек. Тот нетерпеливо послушно на одном месте с пятки на носок качается и, вздернув голову, потолком любуется. Лер между делом как бы, интересуется:
- И зачем?
Осень, как ни как. Прохладно, хоть и начало. Да и на дворе ночь. Почти полночь, если час прождать.
Пара секунд проходит пока Дима на Валеру глаза отпускает и робко улыбнувшись, предполагает:
- Летать.
От неожиданности и на выработанных рефлексах Лера сильно сжимает шарф в своих руках, так и не заправив до конца. Сам не замечает, как тревога проскальзывает в глазах, что непременно заметил Дима.
- Не по настоящему – оправдывается парень.
А как тогда?
- Мне еще учебу закончить надо. И людей по спасать маленько… - бормочет Димка, вжимая голову в плечи.
Ну да, цели превыше всего. Врачебный долг тоже.
Только вот мечты-то могут перевесить.
- Пойдем. – Димка сжимает чужую ладонь у себя на груди и смотрит умоляюще, не стесняясь своих эмоций. Не стыдясь бить по слабостям.
Таким глазам преданным, не откажешь.
Что явно читается у Лера на лице, и Димка берет его за руки и выводит из квартиры. Когда ключ в замке щелкает, Димка бежит к лестнице оставит Лера на площадке. Зачем лифт, как же, когда можно четыре этажа пробежать, да? Энергетик ходячий.

Леер приходит именно в тот момент, когда Димка уже около края крыши стоит и вниз смотрит, опираясь на широкий и не высокий выступ. На котором они обычно сидят и курят. Верней курит один Лера, а Димка балуется, выдыхая воздух, словно дым, парадирую на курящего. Или с выдыхаемым Лером никотином играет. Руками там, губами, выдохами. Всяко-разно, до чего только не додумывается.
Странно и весело. Привычно.
Сейчас бы у него даже получилось, как с сигаретой – воздух белыми клубами скатывается с губ.
Или на полу устраивались. Разницы нет – Димка всегда жался поближе. А сейчас стоит около края и смотрит вниз. Это не порядок и естественно возникает щемящее волнение, но и беспокоиться сильно пока не о чем. И пока повода не дадут, Лер постоит в сторонке, не мешая. Пока все в порядке.
Наверно.
Диме нравиться высота. Он любит быть повыше. Не выше людей, но ближе к небу. Наверное, поэтому и мечтает о крыльях.
Свободней, говорил Димка, когда Лера поинтересовался, почему его сюда тянет. Свободней и людей нет совсем, толкаться не приходится между ними, чтобы… да, хоть ту же дорогу перейти по пешеходной, на светофоре. А так как многие из разумных соображений о безопасности опасаются идти на высокие крыши – тут свободней. И дышится легче – выхлопных токсинов и ароматов разнообразного парфюма нету. Сигареты не в счет – тут Леру поблажку дали.
Секундой спустя Лер замирает, так и не дойдя до Димки. Это что-то новое. Когда к тебе не жмутся, а постоянно рядом, не замечаешь таких нюансов, которые можно заметить даже в тех же двух метрах в стороне.
Прохладный ветерок, вплетаясь в волосы Дима, словно под водой перебирает растрепанные пряди, а сам он необычайно спокойный, нежно-грустный смотрит вниз, и панорама ночного города с россыпью миллионов огней оттеняют его фигуру, словно впитывают в себя его часть, которая попадает под тень. И смотрится так, будто он – это часть всего… всего. Не, так оно и есть, конечно… просто… Димка сегодня другой. Живой, что ли?
Глупо звучит, наверно. Но… Да, живой. Слился и дышит, выдыхая клубы подхватываемые легким ветерком.
Красивый.
- Лер?
- Что?
- Не мешай…
И залазит, уверенно держась, на выступ.
- Ты что?...
- Не мешай! – отчаянно, делая первый шаг. Почти над пропастью.
И больно зажимается в груди. Где-то рядом с сердцем.
Он ведь сказал, что не в том смысле будет летать. Он ведь не врал еще ни разу!
Вот тебе и приступ волнения, что и двинуться сам не можешь, да и попросили. Не позволили и шагу сделать. И еще разочарование какое-то, словно… не доверяют. Он ведь неуклюжий. И самолетиком… Самолетиком, блять, руки расставил и медленно идет по прямой. Тихо, бесшумно, как и мечты, которые не оглашают, без этого «бруу-бруу» не удавшегося ни разу его голосом, который на гласных хриплый…
Руки задрожали, курить захотелось, и волноваться не хочется. Зачем тогда звал? Нахрен он тут стоит! И смотрит просто, как неуклюжий парень ходит по… Блять! Подойти и сжать в своих руках, и увести подальше. Не пускать больше ни на какие крыши.
А вдруг ветер сильнее, чем этот ветерок?
А вдруг оступиться?
Неуклюжий же. А Лер-то в двух метрах от него. Не успеет банально.
Блять!
Рыжий огонек на пару секунд освятил темную площадку крыши, и погас. Распространяя запах табака.
Говорят же, что никотин успокаивает. Нихера подобного, даже и на тринадцатой затяжке не помогает, хоть внушай себе такую истину, что, мол, поможет. С хрена ли! Все равно страшно. А тот летает… чтоб его! Затрещину дать надо, или пощечину!
Мечты мечтами, а жить-то все равно надо!
Мечты не весомы, а жизнь, вот она: есть и не стало, по глупости. Оступившись. Бесценна.
- Слезь, пожалуйста. – на второй сигарете, убив первую быстрей, чем обычно, просит Лер не смотря на Димку – не в силах просто. И не видя, как тот напротив него остановился, и руки к нему тянет. Не видит же.
- Иди сюда. – просит Дима.
Тут нахлынуло на Лера. Обида. Его не слушают, так почему он должен? По-детски знает, но все равно. Он ведь не просто так стоит, а прекрасно зная Димку, про его неуклюжесть и… Или он не так хорошо его узнал за то немного, что они прожили вместе?
На четвертой затяжке второй сигареты, Лера посещает глупейшая дилемма: подойти к Диме и при этом выкинуть сигарету, или все же докурить, а потом подумать о том, что попросил Дима?
Разница между выбором велика, как и эти тринадцать этажей, но из вредности, доставшейся, видимо, половым путем от Димки, Лерка продолжает стоять на месте, совсем забыв об одной характерной черте, этого проказника, помимо его неуклюжести.
- Пиздец! – возмущенно выдыхает Димка, - Докатились! Не может выбрать между мной и сигаретой!
Не честно давить на совесть так бесцеремонно!
Ведь работает же.
Вздохнув, Лера выбрасывает недокуренную прелесть и идет к красоте. Красивый же, черт. В ночной панораме купаясь и на порывах ветра ласкаясь. А еще и шарфик сполз, открыв горло. И нет, Димке самому поправить, тот стоит и улыбается.
Нерешительность Димки заметна и это настораживает Лера. Он стоит в десятке сантиметров от парня и дышит ему в пупок. Примерно. И не знает Лер, что и как делать. Можно, конечно, схватить в охапку, как и думалось ранее, но Димке здесь что-то надо. Сейчас надо. От Лера. А он когда-то зарекся, что хоть немного, но даст, немногое то, что сможет и что попросят. И именно сейчас хотелось бы нарушить это обещание, но…
- Дай руки. – просит Дима. Лера голову поднимает и вопросительно смотрит. Тот только нервно смеется: - Пожалуйста.
Лааадно...
- Мне страшно, - шепчет Димка. Тихо совсем и если бы был порыв ветерка, Лер бы не услышал.
- Слазь – протягивая руки, так же как и Дима просит Лер, но парень головой отрицательно качает, разметаю волосы, как на ветру.
Красивый, гаденыш. И неуклюж. Как еще не упал? Желательно на эту сторону – всего-то 40-45 сантиметров, а не тринадцать этажей.
Ну и слава богу!
- Черт, руки вспотели. – нервно.
Волнуется, отмечает про себя Лера, наблюдая, как тот руки о свои штаны трет, наклонившись немного вперед.
Поцеловать бы, да место не то.
И пока, Лер отвлекается на неуместное, его берут за руки и совершают совсем уж безрассудный поступок.
Ладони холодный, вцепились в руки Лера так, словно… Блять, да он жизнь, словно в этих ладонях держит. Поэтому сильно сжимает тонкие ладони.
А Дима расслабляется, обмякает, откинувшись назад, словно он в полнейшей, блять, безопасности, а не с края выступа свисает, поддерживаемый Лером.
- Прикинь, были бы у меня крылья! – громко спрашивает Димка, без вопроса.
- Люди не летают! – так же отвечает Лер, отмечая в своем голосе нотку отчаяния и упираясь ногой в край выступа, для большей опоры.
- Я не про те крылья, которые бывают не у людей.
А про какие тогда?
- А про какие? – без особого интереса интересуется Лер, борясь с острым желанием выпрямить своего парня в нормально-устойчивое положение и хорошенько ему навтыкать за безрассудство.
- Они… - тянет Дима и замолкает на пару секунд, а потом смеется: - Разные, наверно.
Не ответ это. Точности нет. А хотя… ели прикинуть, то у Лера, в данный отчаянный момент, крылья это – Димка. На вскидку если прикинуть, конечно.
- Смотри, Лера! – и улыбается явно, за что так и хочется побить, даже вот прям щас, пока он с углом над пропастью в тринадцать этажей.
И куда смотреть-то?
Видно-то только шею и подбородок. Глаза хочется увидеть. Какие они сейчас? Всегда честные и чистые на эмоции и чувства. Какие они с панорамой огней на фоне?
Красивые, скорей всего.
- Смотри, Лер, как я тебе доверяю,
А, он об этом.
Дурак, улыбаясь, думает Лера, сильней сжимая тонкие ладони.
И правда… жизнь вложил.
- А если отпущу?
- Нет, - уверенно, - не отпустишь.
- Слазь, Дим.
И слазит… Глаза и правда красивые… Верней спрыгивает с выступа на Лера, обхватывая бедра ногами и обнимая за плечи. Тот хоть и устаял, но неожиданность все же… Кто-то таки напросился на затрещину.
- Не сломаешь мои крылья – шепчет Димка куда-то в шею.
И звучит больше, чем откровения. Будто душу вывернули и передали на блюдечке нагишом. Настолько эти слова прозвучали… что плакать захотелось от идиотизма своего, и радости иррациональной. Только вот «вместо», почему-то о затрещинах забывается, и объятия сильней становятся.
Не доверял он полностью. Думал, скорей всего, что так же, как и те, многие, что ранее казались друзьями, потом, как бы невзначай, нож в спину вставляли, оставляя на память мелкие, белесые полосы шрамов под кожей. В душе. Думает, наверно, что хотя бы сейчас из жалости с ним так не поступят, отрастив крылья – не сломают, захотят оставить при нем, а не в личной копилке разбитых для удовольствия душ. За откровенную открытость жалеть будут.
Не дурак ли?
Но еще время есть и Лера переубедит, убедит в обратном. Не будет из-за жалости.
Ранимый, наивный и мечтательный ребенок, который хочет стать врачом и помогать людям хочет.
На злобу тем, кто пытался его сломать и тем, у кого это не получилось.
- Пошли домой.
- Неси меня! – требует радостный Димка.
Угум, его-то 49кг?
Нуда ладно.
Вес такого доверия не грех понести. Даже всю жизнь…

@музыка: Blue - I Can

@настроение: ______

@темы: м/м, original, mini

---

стих #2

Ничего веселого. Возможны ошибки.

последний шоколад

Выпью чашку теплого яда,
Закушу кусочком шоколада.
Любовь была, любовь была.
И испарилась не со зла.

В глазах осколки слез.
Мечты снизошли до грез.
В руках талый шоколад,
Он бы и съесть его рад.

А по коже, словно издеваясь,
Скользят его объятья, извиваясь –
Отблеск прошлого, тень былого.
Теплом бывшего, человека живого.

В руках чашка давно не греет.
Он, быть может, о чем-то и жалеет.
Но вслух не признается, не скажет.
Своей боли никому не покажет.

В ладонях фарфор под стать ему трясется,
И чай мутной рябью колыхнется.
Или кофе? Или вода? А может… слезы?
Не знает он.
За окном обманчивые грозы…

Шипы у роз, лепестки из шелка,
Прикасаясь к ней все не так жестоко.
Чуть-чуть колко, у сердца. С боку.
Словно шрамирования прокладывая дорогу…

На память, как подумал он.
Не забывать, шептала душа в унисон.
Через боль? – удивлялось сердце дрожащие.
Ладони вздрогнули, чашку держащие…

Перед глазами, где слезы застыли…
ОНИ шоколад любили. Очень любили…
Плитка в пестрой обертке из бумаги.
Эта последняя.
Если вспомнить его словами.

Человек не слабый, но душа болит.
Она требует успокоения. Она велит.
Как-нибудь забыть. Позабыть.
Убить.
Но как можно столь светлое, теплое загубить?...

Ведь там, до прошлого заката
Была радость в его объятьях.
Ведь там, под солнцем позавчера,
Они проснулись в парке с раннего утра.

Гуляли ночью. Сидели на лавочке.
Плечом к плечу.
Ладони без перчаточки.
Объятью переплетенных пальцев…
Напоминая переживших многое старцев.

Казалось, что навсегда. А может дольше.
С каждым разом все глубже, больше.
С ночи до утра. От рассвета до зари.
Одни, одни. Всегда везде одни…

Холодный чай, в нем капли слез.
Он замерз.
О, Боже, как же он замерз.
И дрожь не дрожь.
И стон не дождь.

О, Боже, как же он замерз.
Без него. Один.
Совсем замерз.

Губы поджимает…
А поможет?
Ладони сжимает…
Не сможет.
…сердце рыдает.
И все же…
Душа не душа.
Так, похоже…
На него хрупкого похоже.

Фарфор о стену красиво на осколки.
Воспоминания так броски, колки…
До зачатков боли, от горьких слез.
От сладких снов, до горьких грез.

Мечты и планы разбились о реальность.
Всему случайность. Виной случайность.
И боль разъедает. И на крик срывает…
Он обнимает. Себя сам обнимает.
В голос рыдает.
И не ОН обнимает…

А перед ним тонет в остатках чая,
Последняя подаренная шоколадка…

Разбитая любовь с привкусом какао.
Не о том его разбитая душа мечтала…

Выпить чашку теплого яда.
Закусить кусочком шоколада.
Любовь была, любовь была…
Но он ушел, а она с ума сошла…

@музыка: blue - i can

@темы: невеселые рифмы

---

для пополнения какбэ

тут не стих даже, а невеселая рифма

вырежу улыбку из обмана и приклею.
эмоций на публику не пожалею.
душа задохнется приступом рыданий -
за улыбкой много страданий...

из воска сделаю веселые глаза.
когда рядом никого. когда гроза.
я их одену, как маску маскарада.
чтобы для всех я была рада.

когда же солнце скроется за закатом,
а ночь закроет город раскатом...
я сотворю себе сердце любящее.
И душу на благо лелеющую...

в зимнии дни, среди белого снега,
когда по боли гнилой облегчающая нега...
я напишу на нем свои несуществующие
чувства.
и их подарю тебе, как долю исскуства.

а в грязи по весне... в туманах рассвета.
я прочитаю стих из третьего завета.
прошепчу ''извини'', попрошу прощения...
сниму маски для прощания...

и в осенней листве под красный танец,
солнце окрасится в румянец...
я стоя под этим дождем из умершей и
ненужной листвы...
расскажу и покажу свои жестокие мечты.

как маски бью, а улыбки срываю.
как при этом рыдаю, в голос рыдаю.
душу деру, сердце разрываю...
как страдаю, таю в слезах, умираю...

@музыка: FT island - don't love

@настроение: кхм...

@темы: невеселые рифмы

---

Сомнительная вещь. На мой страх и риск.

Сей текст БУДТО бы писался по заявке, но потом было решено, что заяке это никак не подходит и оно, вот это, остаеться лежать у меня.

Название: ----
Автор: ломаная нитка
Бета: будет
Фендом: Reborn
Дисклеймер: забыла
Пейринг: Ямаммото, Гокудера
Рейтинг: G
Жанр: незнаю
Размер: мини
Статус: завершен
Предупреждение: очень сомнительный текст, мало обоснуя, возможен ООС и некоторое АУ. И, да,таки ошибок много.
Размещение: нельзя


Они сидят на крыше. Небо лазурно синее над головой.
Хаято смотрит на Такеши, потом на край крыши и сравнивает. Почему-то такой же. Он, Такеши, такой же, похож на край крыши: опасный, ровный и обрезается. Пропастью скорей всего, а не падением Такеши похож. А земля серая. Из-за бетона – серая. Или на асфальт похожа, когда дождь. Дождь… он… такой же. Такеши, как и надо, как дождь – так много и все в одном направлении. И дело не в том, что вниз, нет. Просто так, как надо. Дождь падает вниз, а Такеши идет вперед.
Как надо.
И почему-то они всегда вдвоем. Незаметно даже, но получается так. И думается, что так и должно быть или хотя бы нормальное это.
Может потому что они разные?

Они стоят в парке. Недавний разговор быстро иссяк свои темы и они молчат. Молча, смотрят на то, как ветерок раскачивает детские качели и та тихонько поскрипывает. Хаято предполагает, что присядь он на них и начни качаться, то скрип уменьшится, но потом думает логически и знает, что скрип только увеличится и будет отчетливей. И ведь так, тоже, надо. Звук добавит остроты ощущениям и дети, переполненные такими ощущениями всегда смеются.
Ямамото полу прикрыв глаза смотрит на детскую забаву и Гокудера знает, что мечник не решается подойти и сесть, покачаться, как не много лет назад. Но они уже выросли.
Наверно, слишком рано выросли в свои шестнадцать, ведь некоторые их возроста, ради забавы той же или ностальгии, могут, даже просто так, покачаться, но не Ямамото. Он слишком верен себе, стараясь делать все правильно. Нет, значит нет. Вырос и на мече ни один уже печаткою ДНК, и на руках не одна уже смерть чужая перчатками. Вырос не по возрасту.
Гокудера неправильный человек. Он подходит и садиться. Потом смотрит на Такеши и просит, ворчит даже «раскчай».
Так легче. Так правильней. Если Такеши думает, то он уже не может делать все как раньше, то путь так и будет. Пусть помогает тогда. Раскачаться помогает.
Они незаметно идут друг за другом. Куда один туда другой. Как-то вместе. Понимающе.
Скрип увеличился, Такеши заботливо раскачивает унывающего Гокудеру.
Такеши, Такеши…
Улыбнись. Солнце пока всходит над горизонтом и исчезает за ним, а луна перекатывается с бока на бок по ночам. Ты же видишь это, а значит все как прежде. Только с новым оттенком.
Дерево, куда прикреплены качели тоже скрипит. Мягко листвой шелестит, и ветер… Еще и природой, которая скрывается в ворохе зеленых листьев.
Гокудера смотрит наверх, и между просветов сквозь листья, видно голубое небо, утягивающееся в вечер.
А Такеши не улыбается.
Это не странно, не привычно просто. Такое происходит не часто, но если случается, то начинает давить на виски. Обычно перед задание, чаще всего. Такеши хмурится и думает, думает, думает. Ему не идет думать, действовать на обум –лучше. Но он думает. О многом, пока и сам Хаято думает, о чем думает Ямамото. Это тоже происходит не часто – перед заданием.

Очнувшись в сером и глухом утре, Гокудера придет в себя только под обед, когда у Тсуны в воскресенье, будет как обычно много гостей, и все они будут как дома. Когда и придурок будет таким же обычным. Да, когда Такеши улыбаеть он придурок, а когда думает – Ямамото.

Гокудера готовит себе ужин. Ничего выдающегося, обычная холостяцкая яичница с беконом. Для нарезки бекона требуется нож, который Хаято уже держит в руке. Смотрит он на холодное, при этом хозяйственное, домашнее оружие и вспоминает меч Ямамото. Холодный, острый и убийственный по назначению и созданию от руки человека.
В руке Ямамото тот смотрится… как не меч вовсе. Как часть самого мечника смотрится. Как край крыши и движение вперед. По наклонной, под углом, но неоспоримо вперед. До обрыва.
Странно все это, думает Хаято.
Когда Ямамото не рядом, все кажется странным, потому что Такеши нормальный, а Гокудера – итальянец.
Он не понимает просто. И того, что не понимает, не понимает также.

Ямамото стоит на крыше, Хаято там же сидит. Пригрета солнцем поверхность расслабляет.
О, первое плоское, почти прозрачное облачко появилось, за последние два дня.
Облака имеют название, так же как и все живые и не очень существа и предметы. Люди всему дают имя. Хаято хотелось бы знать, как правильней назвать, по имени, вот это волнистое дымчатое облако, но ощущает, что думать об этом не его обязанность, остается только смотреть, как медленно оно… растворяется среди бездны небесной.
Такеши не смотрит высоко. Он смотрит прямо на горизонт, что ярким ободком покрывает далекие тени городских зданий.
Вперед не значит только прямо. По прямой не интересно. Потому и есть лево-право. Иди туда или туда. А может зиг-загом оттуда да туда?
Как выберешь?
Ямамото выберет прямо, но наискось. Вперед.
Ямамото выберет улыбку и перестанет думать.
Ямамото не смотрит в глаза проигравшему, но упрямо продолжает вводить меч в тело. И со стороны это смотрится так, словно в масло десертным ножом. Но Такеши же лучше этого не знать.
Ямамото…
У Хаято от груди отлегает, словно и он перестал думать.
Такие разные, но…
Говорить «все нормально будет» опасно. Эти слова похожи на падение: они могут уронить, и никто не поможет подняться, а своих сил не хватит, но могут и подхватить. Опасные неопределенность и не уверенностью.
Такеши надо на прямую.
- Ты когда-нибудь видел море?
Гокудера встает рядом с мечником и смотрит прямо перед собой, даже так видно небо. Но он не видит его.
Рядом с Италией есть море. Летишь на самолете и его видно как дорогу под ногами. Оно без конца и край, темно синее и переливается серебром, переливается под Итальянским солнце и открытыми небесами. А когда есть облака и среди них пролетаешь, его не видно. Исчезает на несколько секунд.
«Нет?»
А жаль. Оно красиво, не монотонно и разно. Оно живое и всегда в движении. потому что ветер, или бриз точнее, или что там. Потому что в нем так много всего живого, оттого и оно живет. Море красиво. Оно просто восхитительно и опасно. Может и убивать. Многое может. Море могучее.
Хаято на секунду одолевает сомнение: а разве в Японии нету моря? Есть же. Японское. Разве оно не Японское? Так почему Такеши никогда не был на море?
Ответ спросить надо, а Хаято не то чтобы не решается, просто Ямамото сам расскажет.

Потом они опять в парке.
Нет, это не заученный маршрут, так получается. Само собой и узнавать
«почему?» не хочется.
Такеши сидит на качели, но раскачиваться не собирается. Просто сидит. Хаято хочет возмутиться: дети в парке, а ты уселся! Пересядь на вон ту железяку. Железяка на полметра от земли в высоту и выглядит вполне устойчивой, так что их вдвоем даже выдержит. Но то, то Ямамото улыбается заставляет глотать возмущения и давиться ими. Придурок хороший парень и добрый. Хаято смотрит на небо.
О, первая звезда.
Подбежавший парнишка лет шести привлекает внимание Гокудеры. Мелочь смотрит на Такеши жалобным взглядом. Такеши понимает его несчастье и встает. Гокудера смотрит на эту картину и поджимает губы. Нет, не злиться, улыбаться просто не хочет. Такеши обходит устроившегося на качели паренька и встает позади него, но так чтоб при раскачке не мешать. Под радостный смех паренька начинает раскачивать ребенка. Настолько, чтобы и паренек не разочаровался и был в полной безопасности от падения.
Такеши заботливый.
Такеши умеет защищать.
Именно поэтому он такой... светлый на темной дороге.

Хаято смотрит на верх, а там… не звезда была, а самолет. Интересно, как он так попутал?
Когда-то старый человек сказал:
- На небе только о море и говорят. – тихо сказал Гокудера, предавая слова из старых уставших уст.
Оно звучит бредово, но звучит на равных.
Море могучее, как и небо. Они оба не объятны. Они оба живые. В одном жизнь под покровом воды, а в другом, ели верить. Верить, что души на небо отправляются.
И Такеши верит. Во что-то свое верит. Потому и идет на каждое задание. Защищает. Меч в тела вонзает. Убивает. Он не любит это слово, но это именно то, ем они занимаются. Еще ни раз придется и приходится. Убивать тех, кто не может или не хочет, договорившись перейти с темной тропы на… серую, хотя бы. Похожую на бетон.
Мокрый от дождя бетон, похож на сухой асфальт. Мокрый или от слез.
Но это не про них. Они должны быть сильными и показать, то могут защищать то, что дорого.
Они плачут внутри. Там где душа и сердце. Там не думают – чувствуют.
Такеши верит.
Потому и улыбается широко и открыто.
Он говорит «там и узнаю о нем, если здесь не успею». Говорит улыбкой и глазами.
Парнишка радостно смеется доверившись Ямамото…

Не интересно почему они вместе и так получается.
Просто Такеши придурок, а Хаято итальянец.
Хаято поднимает голову, но глаза закрыты. Небо это небо. Оно необъятное, оно сильное и двухстороннее: ночное и дневное с перетекающим из одного в другое; оно плачет и лучиться, грустит и светиться.
А еще… небо – это босс. Небо – Вангола.
Хаято сам расскажет о море, а лучше покажет. Когда самолетом из Японии до Италии…

@музыка: stone sour - through glass

@настроение:

@темы: mini, типа заявка, Reborn

---

Совершая глупые поступки

Название: Совершая глупые поступки.
Автор: ломаная нитка
Бета:нету, поэтому возможны ошибки
Фендом: Реборн
Дисклеймер: забываю как звать
Пейринг: Ямамото/Хибари
Рейтинг: PG-13
Жанр: хрен знает, не разбираюсь
Размер: мини
Статус: завершен
Предупреждение: написано по заявке
Размещение: нельзя

читать дальше?

Совершая глупые поступки…

Не в силах сдерживаться, Гокудера сплевывает на землю и делает пару затяжек сразу. Пылко выдыхает горький дым, смотрит на Такеши, выкидывает докуренную сигарету и… пыхтит, почти возмущенно. Отворачивается от Ямамото и тут же опять смотрит, более насторожено, даже с опаской какой-то, непривычной для него самого. По отношению к мечнику, естественно – словно другой, не совсем знакомый человек стоит, а не Такеши, доверия к которому еще даже не снилось и в ближайшее будущее не предвидится.
А тот стоит себе, как ни в чем не бывало, руки за голову закинув и взглядом в глубокое небо уперевшись.
И не думать, что Такеши там видит!
На улице хорошо. Еще лучше, что на заднем дворе школы, а не в, до ужаса, душном классе. И никто не видит, что парочка уроки прогуливает, не смотря на то, что год последний и экзамены на носу, совсем близко, что бы стать бельмом! Никто не видит, что творится с Такеши и как на него реагирует Хаято.
А небо вообще девственно, невинно-чистое, словно после продолжительных ливней – без намека на облачко.
…Ямамото щурится, улыбается.
Он счастлив. Еще бы друзья поняли, что он испытывает ни с чем несравнимое чувство счастья, так было бы вообще… он «рай на земле» своей шкурой испытал бы.
Гокудера тихо бесится. Такое вот поведение мечника, убивает наповал своей безрассудностью.
Потом Хаято достает еще одну сигарету и прикуривает и на выдохе серого дыма, говорит, все равно, что припечатывает лбом об стену. Вон в ту, например:
- Ты – идиот с битой!
Реакции на столь не лестное заявление нет, со стороны предполагаемого идиота. Чем еще больше взвинчивает Хаято, у которого чуть ли не искры из глаз, а желание пойти и добыть эту самую биту и вбить в эту идиотскую голову, хоть не много мозгов, становится еле сдерживаемым! Чтобы понял, мать его, что то, что он задумал и собирается сделать – тупо, по меньшей мере, и себе дороже – по максимуму.
А Ямамото, как-то пофиг на все то, что о нем говорят и думают на его счет. Он – счастлив. Не знамо от чего, но счастлив.
Возможно предвкушением запретного плода.
- Это ж безрассудно! – наконец выдает Гокудера, почти шипит, но громко, тем самым пытаясь привлечь к себе внимание выпавшего из мира сего парня. О том, что это безрассудно он понял тогда, в ту же секунду, когда Ямамото их «осчастливил, выдав свою тайну и пояснив свое решение.
Попытка в который раз вразумить, по ясным одному Такеши причинам, рухнула, карточным домиком, стоило поймать-таки его взгляд карих глаз, что заставил пожалеть об этом.
Как там говориться? – попытался вспомнить Гокудера, не сильно хмурясь, не так давно услышанную фразу, - Как-то просто!... Как… О!
- Дурак влюбленный! – снова плюет он. Только слова, стараясь задеть.
В общем, как-то все попытки вразумить на «нет» сходят, стоит только начать вправлять мозги этому идиоту, которые, явно, высохли при раскладе сложившейся ситуации!
Тот только головой качает – подтверждая – и вновь в небо взглядом, мыслями – в мечты.
Где, мать вашу, эта гребанная бита?!
Такое состояние друга – из ряда идиотов, приправленный сбоем гормонов, так называемых влюбленностью – стала в полнее привычна. Но не менее пугающим.
Ямамото, ведь такой, что порой хочется, чтобы был немного другим. Менее решительным и упрямым. Он же… если решится на что-то, то все, - пипец нах! – напролом, лбом в кровь, но попытается. Попытается добиться того, что в голову пришло, когда… не совсем понимал, что с ним твориться и в тот момент, когда понял, что же таки с ним происходит.
Гокудера не волнуется за него, нет.
Ну, попытается. Ну и ладно.
Но вот последствия…
Стоит ли заканчивать не законченное? Которое у тех, кто близок с Ямамото, и кто знает о его «страданиях», пруд пруди. Пожалуй, нет, не стоит.
Реборн, знаток, вбил некоторым в голову, что случится, может разное, все зависит лишь о того, КАК именно и ЧТО именно делать для своей цели. И это в присутствии Такеши. Который, если и были сомнения, то после не долгой речи Реборна так вообще одушевился.
Речью знатока! Мать вашу, знатока всего и во всем!
С тех пор и началось…
Еще бы узнать, что с тех пор конкретного творится в голове Такеши, так вообще бы… прелесть, а не жизнь была!
Но, увы, ход мышления мечника слишком далек от понимания Хаято. Одно то, на что решился Такеши, доказывает безрассудство и совершенно не правильное состояние друга. Гокудера бы на такое не пошел бы. Скорее всего.
Но тому, очевидно, все побоку, ведь случится может разное. Чтоб его…!

Как «подкрался» Тсунаеши, не заметил только Гокудера, поглощенный раздумьями над поведением Такеши.
Такеши же спокойно поворачивает голову в сторону Гокудеры и смотрит поверх его макушки, куда-то за спину. Тот злиться: его всегда задевала эта разница в росте; начинает пыхтеть – его игнорируют.
- Такеши-кун. – потеряно тихо говорит Тсу-кун. Ямамото хмурится и перестает улыбаться – становится убийственно серьезным как никогда, словно на кону решается вопрос жизни и смерти. Десятый сглатывает и так же потерянно поизносит: - Это безумие. Он ведь…
Так и не договаривает, замечая, каким становится Такеши после его слов. Мечник опять улыбается, почти смущенно, но взгляд веселый раскрепощенный и светлый - светиться весь счастьем.
- Знаю. – одобряюще, ободряюще спокойно говорит Ямамото, и руки в карманы штанов пихает, сжимая кулаки, чтобы ничего не заподозрили, особенно волнение. – Но ведь не попробуешь – не узнаешь, а потом жалеть будешь всю жизнь, что побоялся и не попробовал, да?
Гокудера замирает с сигаретой в губах, пораженный откровением Такеши, даже забыл на время, что с ним мечник так не открывался – вроде ж тоже друзья. А Тсуна, довольный таким ответом, как оправданием, бледнеет немного сильнее и все равно искренне, даже понимающе, улыбается.
И тут доходит: дело не в том, что перед Гокудерой мечник не выворачивался, просто Тсунаеши сильней всех волнуется и в отличие от Гокудеры хотел знать «почему?», а не пытался отговорить.
Это разные взгляды на ситуацию, это – и есть друзья…
Но пояснить-то можно было!!! – запоздало думает возмущенный Хаято. И все же мирится с решением Такеши, признавая его логику, хоть и рискованной, но верной, даже правдивой.
Тсуна аккуратно подхватывает Гокудеру под локоть, не сильно сжимает и напористо ведет его за собой, ясно давая понять, что мечнику еще предстоит обмозговать «от и до» все подряд.
Хаято хочет сопротивляться, но смиренно следует за Десятым – Ямамото решил и приходится мириться - шоркая ногами, поднимая не высокие клубы пыли.
Ему не хочется учиться.

У него звонок на мобиле гимном Намимори; птичка его – Хиберд – тоже ее напевает – это доступные всем истины. Которые и были разгадкой местонахождения Кеи в столь расчудесный воскресный день.
Голову, правда, ломать долго не пришлось, но перебирать варианты все же стоило, хоть ради той же достоверности, чтоб план не рухнул на корню, не начав даже осуществляться. Чем и занимался Такеши, витая последнюю неделю в облаках, банально труся перед решающим шагом. Это вам не противника вырубить, обратной стороной меча, тут больший риск на жизнь.
И не выдумка какого-то труса: Такеши реалист и смотрит на вещи трезво (что порой, правда, утомляло – проще ж дураком быть), и это его жестокая правда.
О том, что Хибари выходной свой проводит не у себя дома или на полноценном отдыхе, как поступает любой приличный старшеклассник, отправляясь, веселится с друзьями, куда вздумается, предпочитая всем правилам делить выходной или на тренировки, или на медитации, там, где ни кто и не подумает его ожидать, но как ни странно именно там, где он предпочитает быть – школа Намимори, не объятная на вожделение, Такеши прознал давно.
Долгими путями, постигая техники шпиона, да так, чтоб не напороться на кровожадного Хибари и не предоставить ему возможности, по случаю без предупреждения, «забить до смерти».
Жизнь дорога и не обходима в целости и сохранности, чтоб привести в исполнение давно засевший в голове план, который просто требует осуществления.
А цель так банальна – добиться расположение Хибари.
О том, что добиться своего будет не легко, Такеши знал доподлинно. Но мечник не унывает, будучи человеком оптимистичной натуры. Он верит не в судьбу, а силу случая.
Поэтому главной целью было лишь добраться на максимально близкое расстояние и попытаться при этом остаться целёхоньким. Хотя бы относительно целым…

Любовь Кеи к Намимори, Ямамото не понимал: школа, да школа – ничего не обычного нет. А вот знать, о чем думает Хибари, устроившись на школьной крыше с птичкой, своей, на плече – очень бы хотел.
Сам удивляется, но да, он даже до такого докатился, что бы следить и гадать.
Гадать, что же таит в себе этот надменно-холодный взгляд, почти ласковый насмешкой. Что же такое кроет в себе его голова, что взгляд теряет все свое превосходство, устремленный в высь, где облака пушистые по небу ластятся, стоит Кеи одному остаться на школьной крыше?
Помнит Ямамото, что в один день, когда вел слежку, чуть не попался, с трудом скрыв свое присутствие на, казалось бы, вроде как, открытой крыше, спрятавшись за выступающими трубами, изворачиваясь так, чтоб скрутить длинные конечности и застыть на долгие секунды, пока звук захлопнутой двери не оповестил о том, что он остался один. И ведь впервые, совершенно случайно, получилось, а как закончилось-то! Прям камень с души – не иначе, как удача на стороне Ямамото, иначе же была бы беда-беда с последствиями на больницу!
Пытаться понять тем же путем, что Кея – рассматривая небо – Ямамото, честно, надоело гадать. Пришла пора действовать.

Совсем неожиданно, но именно в этот день, который казался чем-то с родни судному - решалось: жалеть о содеянном или нет, потом все же придется – поднялся южный порывистый теплый ветер. Рывки, которого и охлаждали нагретую солнцем кожу, а потом и отголоском согревающего тепла обдавали. Но дело не в столь чудесное состояние природы. Дело в том, что план, как и сказал Тсунаеши, был безумен, а ветер как будто на руку играл самую положительную роль в этой трагикомедии, на которую решился Ямамото.
До Намимори, Такеши добрался без особых препятствий и происшествий (не считая не долгой пробежки от собаки), сложность заключалась в дальнейшем пути.
Уверенный, что Хибари не находится в здании Намимори или в прилегающих окрестностях открытого ландшафта, Ямамото направился на заднюю часть школы, где был посажен школьный «сад» или небольшой парк.
Там деревья высокие растут – плотные и пышные. Там жизнь другая: лесная, там белки, жуки, пауки и прочие добродушные создания природы. Там бабочки темным окрасом, на тонких крылышках летают. Там ветер массивные ветви шевелит, приятным на слух шелестом листвы. Там солнце множеством лучей сквозь листву пробивается, а не опаляет тепло, лишь по доступным местам пятнами ползает, согревает.
Там Хибари в гамаке, навешанном между двух деревьев, устроился.
И отдыхает.
От всех, наверно, думает Такеши тихо ступая по траве, что хрустит под ногами – настороженный и внимательный, как в бою, чтобы не оступиться и не нарушить гармонию природы, и этого парка в частности, случайно наступив на мелкую ветку, которая, по закону подлости, захрустит слишком громко.
Что б – Не дай, Бог! – не выдать себя!
Ямамото направлялся по памяти к укромному и, явно, личному месту Хибари, куда войдя можно либо лишиться, либо приобрести…
Поэтичный настрой не бодрил, но успокаивал. Придавая сил, заставляя передвигать ноги, аккуратно так же, и улыбаться своей безумной, возможно и глупой выходке.
Но ничего поделать уже нельзя – начал уже, поздно трусить. Иначе, какой из него мечник, бросающий дела на середины?
Как говорилось ранее, ступая тихо, насколько это было возможно, чтобы не выдать себя за вторженца на территорию врага, Такеши приходилось не только быть бесшумным, но и сдерживать в руках бельчонка, которого он прихватил для отвлекающего маневра. Дабы бдящий Кея не заметил резких перемен в природе, кроме мимо пробегающей живности.
Белка брыкалась и намеревалась цапнуть, царапнуть или пискнуть, но длинные и ловкие пальцы Ямамото не давали ни того, ни другого, ни третьего – напрочь отрезая все возможные попытки освободится, аккуратно сдерживая, как лапки, так и мордочку, не сильно, чтоб не задохнулась – дохлая на фиг не нужна. Кея прикол не оценил бы, если б в качестве отвлекающего маневра, был труп бедной белки...
Значит, удерживает он животное, мол, рано еще. И как-то Ямамото не подумалось, что животное не приспособлено к такому повороту, как полноценная свобода, будучи выращенной именно для домашнего «пользования». Да и важна ли такая мелочь: захочет жить – выкрутиться. Тут сородичей много – приспособиться. Ямамото это, типа, в знак благодарности – он ее выкупил, а потом и свободу дарует, если все получится. Если и не получится – не беда – переживется. На счет «забудется» Такеши не был уверен, но уже подготовил себя на всякий исход, который можно было предположить. Ведь случится может всякое-разное.
Для профилактики он готов был к любым моральным потрясениям.
Чем ближе приближалась та, маленькая опушка, где обычно наслаждается единением Хибари, сердце все больше ускоряло ритм, но Такеши силился и держал разум предельно чистым, загоняя дурные мысли подальше, да по глубже, считая, что четкий расчет – важнейшая часть. И бельчонок, чувствуя изменения в странном хозяине, начинал брыкать сильнее. Так сильно, становясь схожим с сердцем, рвущимся на свободу…
Остановившись перед последним, решительным шагом, добравшись незамеченным до заветного места, Ямамото прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, бесшумно выдыхая через рот – так, как и учил отец, чтоб никто и не заподозрил о его присутствии.
Открыл глаза. Никаких изменений: Хибари там же, на своем гамаке, слегка покачивающийся из стороны в сторону, будто совсем недавно улеглись в него, и подвесная «кровать» только находит ровное положение под тяжестью тела. Или это из-за ветра, что играет музыку из листвы, успокаивающую и тихую, глубокую.
Ветер-то сильный причем, теплый такой. Что Ямамото решается, поняв одно – день сегодня его. И надеясь, что так оно и дальше будет, если фортуна не решит в самый не подходящий момент развернуться к нему не самой лицеприятной стороной, пошел...
И пусть волнуется: кто ж равнодушным останется?
Но надо… Для себя в первую очередь.
Бельчонок выпущен, слегка подкинутый в воздухи: пищащий зверек умчался, параллельно гамаку, в сторону дебрей парка.
Хибари, как и ожидал Ямамото, приподнимается на локтях, покачнувшись на весу. А во всей фигуре одна лишь настороженность и не более. И эта секундная заминка Кеи в решении «что это было?» дает Такеши бОльшую фору для маневра, чем ожидал Ямамото.
И уже через пару секунды, Такеши сжимает чужие запястья, но не сильно, а так чтобы неизменные тофна не впивались в кожу Кеи на запястьях.
Мечник не отпускает дергающего свои руки Хибари даже стоя на коленях около гамака, умудрившись не упасть полностью на Хибари и сохранить относительно вертикальное положение, таки споткнувшись о какой-то сук торчащий из земли – вот и первая попытка игривой фортуны развернуться-таки с переда на зад, но Ямамото пока держится.
Хибари хмуриться, одним взглядом выражаясь красноречивей слов. А Ямамото улыбается, радостно, почти счастливо. Отвечая так же красноречиво, мол, знает Такеши, что до смерти забьют, но все равно как-то. Как-то уже все равно, ведь план, который безумным был изначально, сработал и Хибари с его секундной заминкой, почти обезоружен. И значит это лишь одно – стоит продолжить безумие.
Сейчас, стоя перед Хибари, в буквально смысле, на коленях, мечник понимает, как же он правильно поступил, раз решился рассказать о своем помешательстве на Хабари друзьям и не возражал, когда те были «против» и выражали по-разному, как это выглядит со стороны. Но оно того стоило. Пусть, как говорит Гокудера, он идиот с битой или безумием считает его поступок Тсуна – они ведь под конец приняли то, что ему важно.
Он в свое время все определил для себя, а мнение друзей было лишь для собственной уверенности в правильности решения. Они говорили, что плохо, а он считал, что правильно. Таким образом обезопасив себя и подготовив на любой исход.
- Что ты собираешься делать? – зло шипит Кея, поглядывая исподлобья на Ямамото, не скрывая, тихой ярости.
Тот только плечами пожимает и как само собой разумеющееся отвечает:
- Глупый вопрос. – улыбается он, - Разве не понятно? Пытаюсь добиться твоего расположения.
И дергает не сильно Хибари на себя.
О том, что способ немного не тот, и поговорить бы сначала, он подумает на секунду, но сразу же забывает про него, стоит только коснуться этих губ, которые порой кривятся в насмешке, подтверждая взгляд с превосходством.
Такеши глаза не закрывает, но перестает улыбаться – не до этого ему. Смотрит стойко, и терпит не менее стойко вспышки почти призрения в глазах напротив. И не дает отстраниться, хоть неугомонный Хибари и дергает головой назад, явно хотел избавиться от назойливых уст, что так нежно, блин, его, типа, целуют.
Отчаявшись, Такеши поступил так же отчаянно – закрыл глаза и из навязчивого соприкосновения губ, начинает действовать куда более настойчиво пользуясь «небойцовским» положением Хибари – лежать на весу, на спине, почти придавленный и руки в чужом захвате… для сопротивления шансов мало, разве что ногой дать, но и то на мягкой «поверхности» - маневр будет не очень действенен.
Удача определенно на стороне Такеши.
Как говориться: умирать так с музыкой. Такеши тоже так считает: если вот это, кажущееся невероятным, происходит с ним в последний раз, то и закончится оно по должному! Невероятным и станет.
Шумно выдохнув через нос, Такеши, посчитав приличным, еще немного выцеловывает губы Хибари, а затем проводит несильно языком по нижней губе, лишь намекая на углубление. Кея дышит спокойно, что кажется немного странным, но и воодушевляет. Прикусывает мягкую плоть, зализывает ласковое ранение и… зарыться бы в его темные волосы рукой, не отпуская. Но осторожность не дает ни отпустить отступив, ни насладиться полностью щемящим чувством радости, которое по венам из нутрии теплыми волнами, от одной только мысли, что не много но можно, побыть предрасположенным, сосредоточиваясь на возможных последствиях…
А в какой-то момент происходит перелом, напрочь отключая все здравые мысли на пару с чувством самосохранения и Такеши… отпускает сжимаемые им запястья. Делая замену с рук на волосы, как и хотел несколько секунд назад, запуская пальцы в жесткие темные пряди; другой свободной рукой обхватывая пальцами заостренный подбородок Хибари и немного надавливая на него, приоткрывая.
Польщенный коротким хмыком на его носильную попытку поцелуя по-французски, Ямамото коротко усмехнулся про себя, решив, что это его вознаграждение за проявлению смелость, оценили которую, по достоинству. Прежде чем забить до смерти.
Странно, что не оттолкнули сразу – если со стороны взглянуть. А для Такеши так вообще… счастье незримое. И неплохой шанс, которым воспользоваться не грех, раз есть возможность, пока не оттолкнули…
Он и воспользовался, так и не открыв глаз, вторгаясь в приоткрывшейся влажный рот, со слабым намереньем получить ответ, зная, что не будет: сейчас позволяют, потом - загубят. Пальцами массируя затылок в успокоительном жесте, хотя тот и так расслаблен… Исследуя то, что доступно, почти до исступления, то и дело отрывая себя ото рта Хибари, иначе задохнуться можно, без воздуха, который, почему-то, быстро заканчивался. Для всего одного глотка кислорода, чтобы тут же припасть вновь к прерванному обследованию, с таким наслаждение, даже без ответа, что не кажется уже реальным безумием… все это.
И сном, кажется еще.
Тем, что снился недавно.
Но не сон ведь – явь. Явь в лице Хибари, который хмыкает, почти скептично, и отвечает на подобие поцелуя, не перехватывая инициативы.
У Ямамото от такого поворота событий крыша едет в прямом смысле, и он, забывшись, не помня себя, целует.
И ему отвечают.

- Травоядное! – тихо прошипел Кея, тяжело дыша.
Прозвучало зловеще, но в большей степени многообещающе. На все то же «забью до смерти». Но Такеши, после такого… от Хибари… уже мало что может напугать. Да и вообще он, честно говоря, соображает туго, чтобы думать о спасении собственной тушки. Улыбается. Краем глаза замечая, что тофны исчезли из рук Хибари и образовались у собственных ног. Как и то, что Хибари сам глаза не открыл еще, а дышит так же часто-часто, как и сам Ямамото. Замечая все это, улыбка становится шире.
Дурака влюбленного улыбка.
- Да, хоть насекомое, Хибари-сан. – доверительно сообщает он, и уже в губы притягательные шепотом добавляет: - Если еще раз…
Затем еще и еще...

В понедельник, Ямамото удалось выловить лишь на большой перемене. Гокудера еще с утра бы допросил друга о его попытке, но тот опоздал, а Тсунаеши попросту не давал докучать друга в любое, подходящее-неподходящее время.
Если б Гокудера не был так увлечен догадками, вместо того, чтобы взглянуть и убедиться, он бы заметил, как Такеши светиться и благоухает жизнерадостностью.
Хаято было не до того – беспокойство за размытый по правой скуле синяк, не внушал доверия ни на юту.

Догнав же и перебросившись парочкой фраз, Гокудера утвердился лишь в одном: прав был Реборн говоря, что всякое может случиться.
А синяки оправдывали. И глаза сияли. Улыбки успокаивали.
Все глупости оправдывали…

Ямамото сказал, что пошел добиваться расположения Хибари, удивившись, что еще не поняли, что он не бросит эту затею, пока Хибари-сан не перестанет строить из себя невесть что. И направился в строну лестницы, которая вела на крышу. Пошел к Хибари.
Видимо удара слева ему мало было. Ему правого захотелось, а тяжелей же будет…
Глупый-глупый идиот с битой.
Зато смелый. Не попробуешь – не узнаешь.
А попробовав…

…можно добиться многого.

@музыка: Cinema Bizzare - To the stars

@настроение: норма))) и вообще нормальный компик хочу(((

@темы: mini, заявки с..., Reborn

---

Драббл по Наруто

Название: ---
Автор: ломаная нитка
Бета:нету, поэтому возможны ошибки
Фендом: Наруто
Дисклеймер: Кашимото
Пейринг: Наруто, Саске
Рейтинг: мелкий, даже нету
Жанр: хрен знает, не разбираюсь. Пародия вроде.
Размер: мини
Статус: завершен
Предупреждение: написано под влиянием текста одного хорошего автора, так что могу сказать, что идея не моя.
Размещение: нельзя


Наруто никто не приучал следить за собой: слаживать одежду в шкаф, носки в комод, а игрушки - по местам. Он рос один и делал так, как мог или получалось…
Наруто смотрит на Саске и завидует. Завидует светлой завистью друга и понимающего.
Это хорошо, когда есть родители – многому учат, помогают и тепло всегда.
У Наруто этого не было.
Он, как мог, так и рос.
Потом Наруто горестно вздыхает и ему становится печально.
….а то, что привычки, которые воспитывали в ребенке остаются, даже после ухода растивших чадо родителей, обучивших складывать вещи по местам -…. тяжело.
Но у Наруто хоть и не было родителей, зато есть Саске, который говорит:
- Узумаки, носки убери с порога – убиться не долго – колом столят!
Тогда Наруто улыбается.
Он любит своих родителей, которых не видел никогда.
И любит Учиху, заменившему всех и разом…

У Наруто счастье окрашено тоской.
И он продолжает улыбаться, даже не зная как это, когда тебе не грубят, а наставительно просят прибрать за собой.
И когда вместо похвалы слышит…
- Придурок!
…продолжает улыбаться.

У Наруто счастье окрашено тоской.

@музыка: Eminem & T.I.

@настроение: нормуль)))

@темы: mini, Naruto

---

Хрень какая-то

Он... Ты... Я...

Когда-то.
Сейчас.
Сейчас…

Он… смотрел с презрением.
Ты… смотришь с теплом.
Я… отвожу глаза.

...как всегда.

Он… не был другом.
Ты… идеальный для меня.
Я… остался таким же.

...как тогда, так и сейчас.

Он… усмехался.
Ты… улыбаешься.
Я… не меняюсь.

Он… бил в полную.
Ты… нежно прикасаешься.
Я… все так же без ответа, но отвечаю.

После него… я вытирал пот со лба и долго плевался кровью.
После тебя… не могу отдышаться, а рядом – теряюсь.
Но сейчас… я такой же – не боюсь.

Он… был по ту сторону ворот.
Ты… держишь рядом с пропастью.
Я… счастлив. Как всегда.

Он… никогда не предлагал.
Ты… просто протягиваешь руку.
Я… все так же улыбаюсь. И даю, и беру.

Он… не говорил со мной, не замечал.
Ты… не отпускаешь и не даешь уйти.
Я… отворачиваюсь и вздыхаю.
Мне не больно, правда.

Он… не просил прощенья за сломанные пальцы.
Ты… их медленно целуешь.
Я… смотрю в потолок.

...как всегда.

Он… смотрел с высока.
Ты… прямо и на ровне.
Я… все так же восхищаюсь.

Он… был эгоистом и всеобщим любимцем.
Ты… не замечаешь никого – лишь меня.
Я… мне это не льстит и терпимо.

Он… уезжал и смотрел мне в глаза.
Ты… остался эгоистом.
Я… удивляюсь, как в первый раз. Всегда.

Он… тогда что-то шептал и в глаза мои смотрел.
Ты… рассказал об этом однажды.
Я… немного, все же, изменился.
Тогда я прощал.
Сейчас – не прощая – молчу.

Тогда бы он обозлился и сломал бы или руку, или шею.
Но сейчас… ты это ласково целуешь, рассказывая о былой ненависти.
Я… тогда плакал. Сейчас – смеюсь.

Он… был лучшим.
Ты… таким и остался.
Для меня.

Это не я изменился…
И не смотри так виновато.
…это ты понял все поздно.

Но я… по-прежнему… люблю…

Когда-то.
Сейчас.
Сейчас…
Это все краткое «мы».

@музыка: Dj Smash - можно без слов

@настроение: без компика плохо(

@темы: original, mini

---

Автор: ломаная нитка
Фендом: KHR
Дисклеймер: забыла
Персонажи: Гокудера, Тсуна
Рейтинг: как такового нет
Жанр: ангст, наверно; стихоплет
Размер: мини совсем
Статус: завершен
Предупреждение: писалось по заявке
Размещение: если вдруг... оповестите

Когда луна на небе прольется свинцом.
И на земли капля крови упадет - вином...
Ты позволишь мне побыть немного слабым?
Запахом ускользающей жизни вокруг объятым...

Когда рассвет окрасится в алые блики...
И если уснут, эхом в голове, отчаянные крики...
Ты позволишь мне побыть слабым?
С сознанием уставшим, туманным...

Если ночи за окно - на пол серебром - нас коснутся
И две стихии в агонии нежной сольются...
Ты позволишь мне, быть слабее тебя?
Показывая, как дорог ты для меня?

Ты позволишь мне быть слабым с тобой?
Когда по дороге домой - свет желтой полосой.
От смерти к смертям - защищая.
Каждое эхо, отчаянного крика в себя забирая...
Позволишь?...

И когда звезды на небе россыпью - красиво,
А на улице ветер, шепчет тайны игриво...
Когда останусь один среди хауса мира...
Где на улице ветер шепчет о тебе - игриво...
Разреши...

Ты ведь позволишь мне быть немного слабым?
Совсем чу-чуть, чтобы не чувствовать себя усталым?
Чтобы глаза, на залитое луной небо, я поднять вновь мог.
Для того чтобы переступить этот злой порог...
Позволь...

Совсем чу-чуть. Слезами из серебра.
Улыбкой грустной - воспоминаньем на века.
Совсем немного, десятый, можно?
Я очень тихо. Я осторожно...

@темы: mini, заявки с..., Reborn

---

Отбетили, Ура!!!

Название: ----
Автор: ломаная нитка
Бета: Глава Эстетов Быдлограда
Фендом: KHR
Дисклеймер: не помню как звали
Пейринг: D18
Рейтинг: PG-15 - R
Жанр: не разбираюсь
Размер: мини
Статус: завершен
Предупреждение: написано по заявке
Размещение: если кому... вдруг... когда-нибудь... оповестите.

читать дальше?

Ночь. Пьяным воздухом плавает по комнате. Расшатывая, скручивая, воодушевляя…
Дино одолевает сильное сомнение: воздух ли это плывет с ног на голову или он сам.
И где-то между завихрений извивающейся в хаотичном порядке атмосферы витает возможный «камикорос».
В том случае, если Каваллоне и дальше продолжит отвлекаться.

Дино, получив смачный подзатыльник, был также смачно припечатан или, мягко говоря, насильно уткнут в упругую грудь Хибари.
И без того не слишком ясные мысли разбежались в разные стороны и Каваллоне потребовалось пара секунд, чтобы оценить свое положение. А было это положение то, что надо, так сказать. Не теряя ни момента, он воспользовался случаем и лизнул для начала (или продолжения, не суть важно) тот участок душно пахнущей кожи, что находился аккурат под губами, а затем, сместившись немного, прошелся влажным языком по соску, вызвав у Кеи сдержанную дрожь. Мило улыбнувшись себе и торсу парня, Дино перешел к поцелуям, простилая тропинку по ключицам и шее, несильно прихватывая губами горячую кожу. Руки, вялые из-за алкоголя в крови, ласкали бока Хибари, пока язык неровно бродил по шее. Дино все еще сомневается: действует выпитое виски или все же дурманящий аромат одеколона Хибари, который из принципа не пользовался «пшикалками», хоть и предпочитал брендовую марку. Аромат бриза с перчинкой на языке и тонкой ноткой апельсина, словно второй слой в тонком запахе одеколона просто будоражил нутро Дино, посылая по венам давно знакомое желание постараться так, чтобы вместо искусственных ароматов всплыл его собственный.
Сводящий с ума.
Подумав, а главное, ощутив это желание, растекшееся по венам и мыслям, Дино смело решил, что все-таки стоит сменить положение своего тела из «нечаянно споткнувшись-заваленного» на «придавливающее» к шелковым простыням. Уткнувшись в основание шеи Хибари, Дино неуверенно приподнялся на локтях, с надеждой опираясь на скользкую ткань, устроил свои колени между ног Кеи, раздвигая их в стороны, поерзал немного, чтобы стало удобнее. Выдохнул, когда потерся о промежность парня своей, пьяным удовольствием ощущая сбитую волну приятного тепла, сворачивающегося в животе.

Быть немного нетрезвым и пытаться затащить в постель неугомонного Хибари – задача не из легких. Но Каваллоне не сдается, пытаясь совладать со своими конечностями и головой одновременно. И не такой уж он пьяный. Он бы на пальцах показал насколько он трезвый, если бы эти самые дрожащие пальцы не были маленько заняты исследованием рельефных линий на одном подтянутом, гладком теле. Вверх-вниз по ребрам, почти не прикасаясь, оттуда к ключицам, тонкой лаской по выпирающим косточкам, к шее. Вплетаясь ладонью в тёмные волосы, губами другие губы находя, прижимая к себе рукой, протиснув ее под спину, с поясницы. Целуя. Исступленно, чтобы голова и мысли шли кругом не из-за алкоголя, а из-за него. Отвечающего немного раздраженно, но отвечающего. Языком по языку в страстном ритме игры: заводя, возбуждая, доводя.
Поцелуй в привкусом красного вина и виски.
- Вкусно, – тихо хихикает Дино, оторвавшись ото рта Хибари, чтобы захватить глоток воздуха и к скулам скользить влажными губами, очерчивая языком открытый его откинутой назад головой хрящ на шее. Так, как любит это Кея: медленно, с расстановкой.
Но! Есть один неуместный нюанс.
Дино ерзает на Хибари как незнамо что и думает, что одежда ну совсем не по теме и не вовремя оказывается на теле именно тогда, когда ей совсем не рады. Вот зачем она создана? Чтобы портить все прекрасные моменты наподобие этого: когда почти совладал со своим телом и нашел общий язык с бурлящим в крови горячительным напитком, почти отступившим на задний план.
Дино пытается привстать, дабы избавиться от ненужных тряпок, но не может. Не может оторвать себя от бледноватого тела, продолжая свои исследования как языком и губами, так и руками, почти задыхаясь его запахом и вкусом. Просто взять и отстраниться, чтобы отделаться от одежды - верх кощунства, когда под ним вроде успокоился и начал подобающе вести себя Кея. Не может. Да и не хочет. Но брюки, так нагло мешающие и сползшие немного, вероятно, другого мнения, раз так настойчиво… мешают. Причем очень сильно: неприятно трутся о чувствительную кожу, став узкими в определенном месте. И не только у Дино, но даже у Хибари, что, естественно, не новость, но неимоверно радует «не очень трезвого» Дино. И если со своими еще можно смириться – расстегнул да вставил, то в случае с Хибари придется стягивать не только штаны, но и остальное. Ну… Или почти.
Дино-таки оторвался от Хибари, но, неожиданно даже для него самого, не для того, чтобы отделаться от одежды. Приподнялся на локтях и разбегающиеся глаза к потолку возвел, пытаясь вспомнить, когда это он умудрился стянуть с Кеи как пиджак, так и рубашку. Даже бровью подергал для большей эффективности работы мозга. Вспоминалось многое, кроме того, что надо было. И почему-то казалось, что вспомнить надо жизненно-важное «когда именно умудрился?". Ну же. Когда?..
О! Вспомнил!
От стеночки к стеночке вперевалку, с матами вперемешку, сквозь рваные дерзкие поцелуи-укусы и прочие первичные ласки-дразнилки, что были очевидным намеком на недалёкое будущее, Дино-таки смог стянуть, вернее, сорвать с Хибари рубашку, так как с пиджаком они еще в машине расстались.
Прижатый к стенке Дино, разорвавший в порыве пуговицы на дорогой рубашке, потому как пальцы не слушались и скользили, не может устоять на ногах и стекает по вертикальной опоре вниз, вместе с тем стягивая с мгновенно застывшего Хибари злосчастную ткань.
Дино так удачно не устоял. Дино улыбается, а Кея злится. И непонятно на что больше: на рубашку от кутюр или на «немного» нетрезвого Каваллоне.
Вспомнив и успокоив нечто, требовавшее этих воспоминаний, Дино, по-прежнему не спуская глаз с потолка, начинает улыбаться. При этом выглядит, мягко говоря, ненормально. За что и расплачивается несильным ударом по уху. Одна рука рефлекторно схватилась за пострадавшее место, вторая же просто не смогла вытерпеть такого издевательства и соскользнула по гладкой ткани шёлка.
Дино повалился на Хибари тяжелой пораженной тушкой и уткнулся ему куда-то в подмышку.
- Извини, отвлекся, - невнятно оправдался Дино.
- Блять!
Вот это плохо. Дино испугался. Не на шутку.
Ну, он же не виноват, что совсем немного пьян и не может нормально контролировать как свои действия, так и себя в целом в такой ответственный момент.
С трудом и горем пополам Дино поворачивает голову так, чтобы устроиться подбородком на плече Кеи. И в тот момент, когда он увидел, что творится в черных глазах, понял одно: несмотря на то, что вечер был более чем благосклонным и выдался на славу, это совсем не значит, что и ночка будет такой же. И вся прелюдия катится коту под хвост. Как и весь мир со всем чёртовым алкоголем вместе взятым!
Коротко выдохнув и набравшись сил, Каваллоне проложил уже известный путь от плеча к шее, оттуда к губам, успокаивающе выводя какие-то узоры на груди, плечах, боках – обнадеживая на удовлетворение, попутно устраивая свое тело более удобно.
И отрезветь бы в такой момент, когда плечи не сжимают или в волосы пальцами не зарываются, даже не обнимают с ответной лаской. А чисто так, для приличия, будто бы отвечая на, с одной стороны, вроде и страстный, волнующий поцелуй, со всеми прилагающимися вдохами-выдохами, а с другой – с некой ленцой. Словно все закончено уже, даже не начавшись.
И отрезветь бы! Но нет! Дино пьянеет еще больше от разгорающегося желания выбить из Хибари всю его снисходительность и чтобы он хотел также, как Дино. Сквозь плавящиеся мысли и затуманенный страстью взгляд. Чтобы кровь в венах бурлила, кипела, в висках билась, сбивая к чертям дыхание. Возбуждая до беспамятства.
Чтоб так же!
Блять!
Подхлестнутый нахлынувшим желанием, Дино в который раз отстраняется от излюбленных покрасневших губ своего любовника и поднимается, вставая между ног Хибари на колени. И порывается стянуть с себя хотя бы чёртову рубашку: чтобы кожа к коже – жарко, горячо, прекрасно и неповторимо.
Но!
Как ж прекрасен этот мир с его великолепным «НО», появляющимся из ниоткуда.
Стоило только Дино потянуть за края расстегнутую на четыре пуговицы (Хибари постарался еще тогда, когда они от стеночки к стеночке друг друга бросали) рубашку, не желая тратить время на внеплановый стриптиз, если на кону стоит вопрос о продолжении приятно начатого вечера, который просто обязан перетечь в зашибенную ночь, очередную незабываемую ночь, как в этот момент это самое «но» и выскакивает, аки черт из табакерки.
Вот кто придумал шелковое постельное белье?!
Ладно еще когда голой, вспотевшей кожей на нем проделываешь телодвижения, там хоть какое-то сопротивление, но в одежде…
Не устоявший перед очередным «но», Дино уже в который раз валится на Хибари, боясь даже предположить «в который?». При этом очень удачно раздвигая парню колени своими, разъезжающимися в разные стороны. Ткнувшись в этот раз носом также удачно – выпирающая бедренная кость.
Вроде и весьма удачно, учитывая расположение рта, но не в случае с Дино или Хибари, который отчего-то не остановил скольжение – мог же коленями не дать падению и шанса.
В данном случае все немного запущенно.
-Неуклюжие, глупые, не умеющие ничего толком сделать и продумать! – Зло шипели откуда-то сверху.
Дино, насторожившись из последних сил, подбирает ближе к себе, вернее, к узким бедрам Хибари, свои же раскинутые руки, кряхтя при этом очень даже возбужденно и томно. С трудом приподнимает голову, чтобы увидеть немое разочарование и злость в черных глаза Кеи.
Определенно ночь не обещает быть приятной.
А вечер ведь так плавно намекал на бурную ночку.
Среди гостей и тихого гомона они только вдвоем. На диванчике в дальнем углу, обитом молочной тканью в свете теплого освещения настенных бра; на столике перед ними два бокала с разными напитками.
Никакой интимности, но тихое «скучал» в каждом жесте взволнованного Дино. И Хибари, как сама проницательность, самодовольно хмыкал и понимал. И не был против.
Не интимно, но романтично. Музыка – медленная, успокаивающая, погружающая в атмосферу непринужденности. Гости – далекие, ненужные. Отдаленные места с удобными диванчиками для уставших посетителей, где они расположились. Никто не мешает и в бокалах янтарная и душистая жидкость плещется.
Вдвоем….
Соблазн, соблазн.
В виде черных обтягивающих все прелести штанов свободного покроя на стройных ногах Хибари. И губы, соприкасающиеся с хрустальным ободком бокала, на дне которого плещется дорогой густое вино. И язык, собирающий капли с мягкой плоти…
И глаза… Особенно глаза.
Все так манило, так влекло…
Невзначай по бедру, будто за стаканом с виски для гостей, на самом же деле показывая нетерпение, желание его такого всего и разом.
«Неплохо, неплохо», - улыбаясь, хваля, прикасаясь ладонью к его плечу, сжимая несильно, но так, чтобы находящееся в бокале вино по стеночкам лизнуло, находясь у него в тонкой кисти, где кожа и вовсе не гладкая, а мозолистая от любимого оружия – тофны. Грубая, если не вспотеет от приятного…
Намеками, намеками.
Побеждая…
Ухмылки его улавливая, взгляд равнодушный ко всему окружающему встречая. И своих не скрывая намерений. И следовать за ним как верный пес. Пьянея с каждым шагом, каждой оставшейся уже позади, как и вечеринка, миле. Умирая от ожидания, но держась, зная, что будет все. Все-все-все будет.
-Где эта квартира? – стискивая в объятиях, не прерывая начатого еще в лифте поцелуя, по памяти отыскивая нужную дверь. Найдена.
-Где эта чертова комната? – от стеночки к стеночке, прекрасно помня «где», но забывая как в первый раз, когда это неподвластное чудо так невредимо и тянется навстречу. Соскучившись, наверное. Где эта комната с черным шелком на постели?
…
От нетерпения впиваясь в губы, вбивая его в закрывшуюся дверь, шаря руками, стискивая бедра, ягодицы, кверху по груди, к шее, в волосы… дергая назад, дерзким и жадным поцелуем разрывая, заставляя голову откинуться назад и языком, губами кусая открытые, такие манящие беззащитные части плеча и шеи…
Так горячо, сладко и томительно.
Необходимо.
Спотыкаясь на каждом шагу, путаясь в телах, пытаясь добраться до постели, чтобы потом не ползти для повторного захода. До комнаты бы сначала добраться.
От стеночки к стеночке в широком коридоре.
От поцелуев к матам, выражающим общий накал градуса, от них к грубым ласкам, нетерпеливым.
Пьянея.
До постели.
Где, завалив Хибари на спину, Дино тут же падает на него, причем не очень эротично. Будь другая кровать, она бы пополам пошла. Пытаясь снять ботинки…
Не устоял.
Споткнулся и упал.
Придавил, видимо.
За что и получил смачный подзатыльник, когда пытался приподняться.
Если призадуматься, то этот жест можно было рассчитать как приглашение или такое же желание.
Дино прикусил нижнюю губу и постарался сфокусировать свой взгляд на глазах Хибари, но не получалось. Глаза то и дело спускались ниже и цеплялись за раскрасневшиеся губы, покусанные трудами Дино и пересохшие. Хотелось их облизать. Присосаться и еще покусать. Потому что зрелище неимоверно прекрасно и настолько сексуально, что сомнений нет в том, что это Хибари. Один он вызывал в Каваллоне такие желания.
И не слышал почти, что говорил Кея, но читал по этим развратным губам каждое слово, которое хотелось ловить своим дыханием, срывающееся с них и точно зная, что это шипение:
- И они еще спрашивают, почему я такой мрачный и ненавижу людей!
Дино моргнул раз-другой, силясь осознать, ослышался или нет. Нет, видимо. Не обознался и не ошибся даже. По ухмылке, ползающей по губам Кеи понятно – тот серьезен.
И отрезветь бы, но пьянеет.
И испугаться бы, но улыбается.
Пьяненько, борясь с желанием закусить этой ухмылкой свое возбуждение.
- Ты обо мне лично или в общем? – натянуто улыбнувшись, спрашивает Каваллоне и не давая ответить. Приподнимается с трудом, стоящим многого, но достаточно быстро, чтобы тот молчал и не иронизировал.
Поехавшие по кругу стены и побитые дрожью руки стоили того, чтобы парень замолчал.
Хватается за тонкий ремень брюк судорожно – расстегивает, пуговицу мелкую расстегивает, ширинку – тоже расстегивает. Торопливо снимает, то есть стягивает с приподнявшихся бедер и…
Дино решает, что ночь не будет подобием вечера – приятной. Ночь будет неописуемой.

Горячее дыхание дрожащим порывом обжигает чувствительную кожу за ухом. Сильные объятия, руки, обнимающие за плечи, не дающие отстраниться. Кожа к коже, скользкой от пота, почти такая же, как шелк, только в сто крат лучше, намного лучше. Плавные рывки в податливое тело, отзывчивое на каждое прикосновение, движение и грубая нежность, губы, отвечающие не стонами, но не менее нужным тяжелым дыханием, выдающим с головой... Для начала плавно, затем резко, быстро, по нарастающей, стекающий на медленный ритм, издевательски невероятный ритм, когда по простыням вместе с толчками движется и он, также медленно и невероятно, подстраиваясь под ритм толчков так синхронно, что нет ничего, не остается ничего, только вот он, такой… Неповторимо неописуемый. И ловить его жаркое дыхание своими губами, пробуя томные влажные выдохи. Пьянея, пьянея. Впитывать в себя заполненные желанием взгляды туманных черных глаз, прикрытых ворохом взмокших ресниц. Тонуть в нем. Там, где тесно, горячо и нежно, где все срывает голову и срывает на резкость. Пропадать в удовольствии, растекающимся по телу. В наслаждении теряться как в лабиринте, где что не поворот - так неожиданность, всегда необходимая как воздух. Жадно смотреть, как он голову запрокидывает, отдаваясь крепким волнам оргазма, как губу прикусывает, замирает и пытается дышать - глубоко, рвано, бесполезно…
Все это незабываемо что в первый раз, что сейчас, и при последующих, редких встречах.
Хибари неописуем. Невероятен.
Особенно такой: когда раскрасневшийся, разморенный, со спутанными и прилипшими ко лбу взмокшими волосами, смотрит в потолок бесстрастным, но непременно довольным взглядом. И дышит надрывно, еще не полностью восстановив дыхание. Когда как сам Дино то и дело задыхается от зрелища, что лежит перед ним.
И не сдержаться.
Протягивая руку к раскрасневшейся скуле Кеи, Дино неожиданно вспоминает о недавней речи Хибари насчет ненависти к людям. Прикусывает губу. И вместо логичного, по сути, чувства беспокойства и волнения – а вдруг лично к нему обращались, обобщая всех – у Каваллоне появляется логичное настроение (все еще не очень трезв, видимо). И когда от прикосновения Хибари скашивает на него неясный взгляд, он тепло улыбается и тихо произносит:
- Вот, заметь. До постели меня можно и ненавидеть, – улыбка становиться дерзкой, - а в постели меня надо только любить, любить...
Хибари щурится, недобро усмехаясь, жестко даже:
- Убью.
На такое лаконичное заявление Дино вперед подается и тоже хитро щурится, невинно уточняя:
- Ты хотел сказать «люблю»?
И, не дав договорить или ответить, целует. Ему тут же отвечают, не сопротивляясь.
"Может, и правда любит?" – думает Дино, перекатываясь на Кею и подминая его под себя. Может, и правда.
…ведь на его вопрос так и не отвечают.
Ни на один вопрос.
Ни о ненависти, ни о любви.

Рассвет.
Дино, обнимающий Хибари.
Сном и удовлетворением забытый камикорос.
Ночь удалась.

@музыка: Daughtry - It`s not over

@темы: mini, заявки с..., Reborn, D18